И вот тогда, сзади, раздался рев шести сотен глоток:
— Светлые! Светлые! Бей! Руби!
Сильна и искусна была кавалерия дона Паги, даже разбавленная вдвое бойцами из варваров Верцонгера. Здесь каждый умел стрелять с седла из короткого лука и биться верхом, с мечами в обеих руках, управляя конем лишь движениями коленей.
Исход дела был решен и так, но внезапный удар в спину орденской коннице превратил битву в побоище. Позже дон Пага за чаркой вина скажет, что, мол, не меньше тысячи этих горе-вояк от сохи благодаря его ребятам заново родились в этот день — иначе лежать бы им изрубленными на том поле. Как легли в этом страшном бою более восьми тысяч крестьян… Но это все будет потом — а сейчас его кавалеристы рассекали ряды противника и гонялись по полю за теми из вражеских всадников, кто пытался спастись бегством…. Солнце еще не перевалило за полдень, когда все было кончено. Осталось огромное поле, заваленное вперемежку изуродованными человеческими телами и конскими тушами. Где-то стонали и хрипели раненные. Тучи мясных мух слетелись на запах свежей крови. Среди всего этого, маленькими группами устало бродили крестьяне, вытаскивая своих и добивая чужих…
Кто-то из ополченцев, по традиции, заработал полновесную золотую монету, принеся на пригорок, где расположились командиры, отрубленную голову магистра Бозы.
— Может, принести ее Посланнице или Румате? — задумчиво спросил вольный капитан, — что скажете, дон Кси?
— Даже и не знаю, — также задумчиво ответил тот, — Посланнице как-то неудобно, видите, как неряшливо отрублено?
— Да, — согласился дон Пага, переворачивая голову носком сапога — сразу видно, крестьянин рубил. В три удара, и все три — косые. Да еще щека отсечена и один глаз выбит… Может, лучше дону Румате?
— Дону Румате не надо, — вмешался Арата, — он почему-то этого не любит. А тем более, она действительно серьезно испорчена.
— Значит, совсем негодная голова, — заключил вольный капитан и, небрежным пинком ноги, отправил голову магистра Бозы в ирригационную канаву.
… Если бы Румата задержался с высадкой хоть на четверть часа, ему не досталось бы ни одного пленного. Вышедшие из леса ночные охотники дона Кси с расстояния полсотни футов деловито расстреливали последних орденских солдат, сбившихся в кучки и полностью утративших волю к сопротивлению.
При появлении дона Руматы они остановились и нестройным хором прокричали:
— Слава Светлым!
Румата по-имперски отсалютовал мечом и распорядился:
— Старшего — ко мне.
Вскоре явился здоровенный детина, грудь — колесом, борода — лопатой.
— Меня звать Илг-Обжора, — пробасил он, — Вы посылали за мной, Светлый. Я к вашим услугам.
— Почтенный Илг, я намерен приобрести у вас четверых пленных.
— Этих, что ли? Отдам не дорого. Ну, скажем, по четыре золотых.
— Идет, — сказал Румата, — дайте мне этого, этого… и вон тех двоих.
— Сейчас сделаем, — Илг махнул рукой сопровождавшим его парням с алебардами и они немедленно начали отделять выбранных Руматой людей от остальных.
— Я чего подумал, Светлый… Может, возьмете еще одного, вот этого, для ровного счета? Как раз двадцать монет получится. Видите у него нашивка? Это — сотник, может, пригодится.
— Хорошо, беру и сотника тоже, — согласился Румата, отсчитывая монеты.
Стороны остались довольны сделкой, так что «ночные охотники» проводили отплывающую ладью все тем же кличем:
— Слава Светлым!
А потом, не торопясь, расстреляли оставшихся вражеских воинов, рассудив, что этих-то уж точно никто не купит.
…
Переправившись на левый берег, где уже был оборудован вполне сносный лагерь, Румата приступил к допросу пленных. Начал с самого слабого и запуганного. Этот почти ничего не знал. С его слов выходило, что всех солдат напоили каким-то особым питьем, после которого они заснули крепким сном в Баркане, а проснулись уже здесь, у реки K°. Еще трое почти слово в слово повторили его рассказ, добавив, впрочем, некоторые немаловажные подробности.
Как оказалось, великому магистру было откровение свыше: к нему явился ангел и сообщил, что весь Арканар проклят богом за поголовное отпадение от церкви, а также за обращение к языческим демонам и врагу рода человеческого. Ангел повелел собрать армию, которая чудесной силой будет перенесена в Арканар, чтобы покарать дьяволопоклонников, сжечь огнем их капища и пресечь на корню сатанинские ритуалы, оскорбляющие бога.
Далее конклав предстоятелей публично отпустил идущим на священную войну все грехи, как прошлые, так и будущие, в знак чего каждому солдату был вручен серебряный нагрудный трезубец, освященный в благодатных родниках, что близ Питанских болот.
Располагая всей этой информацией, Румата взялся за сотника. Этот оказался крепким орешком и говорить отказывался наотрез. Вернее, он говорил — но его речь сплошь состояла из апелляций к всевышнему и проклятий в адрес Руматы и всех присутствующих. Присутствующим это довольно быстро надоело и они выразили единодушное мнение, что если сотнику как следует прижечь пятки, то он сразу же станет гораздо более пригоден для беседы по существу.
Румата вышел из положения иначе: с помощью отработанного приема психодинамики перевел сотника в состояние транса, после чего тот стал отвечать на вопросы быстро и охотно.
Собственно, он добавил достаточно мало к уже известному, но одна деталь все-таки оказалась существенной — если не для Руматы, то для всех остальных. Как выяснилось, конклав предстоятелей от имени всей церкви особо проклял «нечестивый и блудный обычай поклонения траве тао», а поля, «где оная трава произрастает» объявил «дьявольскими капищами, подлежащими истреблению огнем вместе со всеми мужчинами и женщинами, там пребывающими». Именно этим, по словам сотника, армия и занималась — разумеется, не в ущерб укреплению лагеря и несению караульной службы.